Нильс Хаген - Охота на викинга [роман]
«Я доверяю только брательнику», — сказал мне Антон.
Брательник не подвел — дал мне старые армейские ботинки, бушлат и посадил на поезд до Москвы. Там, в поезде, я и заболел. Точнее, заболел я раньше, простудился, когда бежал по заснеженному полю, опасаясь погони.
И она меня настигла, но это были не жутковатый Иннокентий Геннадиевич и его подручные, а крохотные, невидимые глазу существа, атаковавшие меня изнутри.
Температура, сильный кашель, чугунная голова… «Да тебе к врачу надо, парень!» — сказал мне случайный попутчик, предложил «полечиться» водкой, а когда я отказался, выдал упаковку какого-то русского лекарства с длинным названием «парацетамол». Не знаю, что это за снадобье, но температуру оно сбивает надолго. Наш «Панадол» не такой эффективный.
По дороге в Москву я много размышлял о том, как так получилось, что я едва не сделался преступником и не погубил свою жизнь, а вместе с нею и жизни родителей, которые не пережили бы известие о том, что их сын стал вором.
Русские очень гордятся тем, что все их неурядицы можно описать двумя вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?» Похоже, я действительно окончательно превратился в русского.
Кто виноват?
Тут у меня ответ простой: виноват я. Нужно было с самого начала вести себя как мужчина, а не плыть по течению, как… Эх, дедушка Гуннар, где же ты был раньше?
Конечно, удобнее всего было бы обвинить во всем обстоятельства, русскую мафию и… и Ариту. Но это то же самое, как если бы забравшаяся в мышеловку за сыром мышь обвиняла во всем сыроделов или производителей железа, из которого сделана мышеловка. Хотя я до конца не понимаю роль Ариты во всей этой истории. Если взглянуть на все непредвзято, со стороны, получается, что она выступила в качестве наживки. Стало быть, она — соучастница преступления и сама преступница. Но я видел ее глаза, я помню все, что она мне говорила, помню странности, начавшие происходить с нею после появления «родственников». И, наконец, нельзя не учитывать то, что в самый последний момент Арита захотела и предупредила меня.
Нет, она не может быть преступницей.
Если честно, мысли об Арите выматывают меня постоянно. Я толком не сплю и ничего не ем уже несколько дней. Впрочем, может быть, что это и из-за болезни.
Если с первым вопросом все очень путано, то второй — «Что делать?» — имеет четкий и внятный ответ.
Я должен уехать из России. Чем скорее — тем лучше. В Дании «родственникам» во главе с щупальцеглазым Иннокентием Геннадиевичем будет трудно до меня добраться. Однако нужно спешить — они или их, как говорят в России, подельники могут поджидать меня где угодно.
Например, вот тут, в подъезде.
От этой мысли меня внезапно бросает в дрожь. Лифт поднимается медленно, рывками — это винтажная техника, — и с каждым содроганием кабины я холодею все больше. Кажется, у меня опять поднимается температура.
Представляю, как разъезжаются двери лифта и у своей квартиры я вижу несколько крепких, наголо бритых мужчин в черных куртках. Почему-то мне кажется, что боевики мафии должны быть именно такими — в коротких черных куртках и с голыми черепами.
Что будет потом? Меня посадят в машину, вывезут за город, выстрелят в затылок и закопают в лесу.
И никто никогда не узнает, куда исчез гражданин Евросоюза, подданный Датской Марки Нильс Хаген.
Лифт останавливается.
Двери разъезжаются.
Лестничная клетка пуста.
Уф-ф-ф…
На ходу достаю ключи, пошатываюсь. Перед глазами — разноцветные крути. Как же мне плохо… Ключ не хочет попадать в замочную скважину, а попав, не хочет поворачиваться. Пальцы меня совершенно не слушаются.
Собравшись с силами, налегаю на ключ — и вдруг дверь поддается и открывается.
Она была незапертой!
Стою на пороге собственной квартиры, тяжело дышу открытым ртом. Меня опередили. Мышеловка все-таки захлопнулась… Нужно бежать, но у меня совершенно нет сил.
Господи, какой же я глупец! Зачем я приехал в эту квартиру… нужно было сразу с вокзала отправляться в посольство. Там я получил бы убежище и помощь.
Хотя в том виде и состоянии, в котором я нахожусь, и без документов скорее всего мне не удалось бы даже приблизиться к дверям посольства.
Спасительная, желанная кома маячит где-то на грани сознания, как канатоходец над пропастью. Я делаю последнюю попытку спастись — хватаясь руками за дверь, стараюсь уйти, пока меня не заметили.
Из глубины квартиры слышатся шаги. Они гулко отдаются в стенах и бьют мне в уши, как кузнечные молоты.
Это идет моя смерть.
Глаза затуманивает серая пелена. Сквозь нее вижу человеческий силуэт. Он приближается, растет, занимая собой все пространство дверного проема. Поднимает руку.
Сейчас ударит!
Страшная морда выплывает из серой мглы, выпученные глаза налиты кровью, скалятся из волосатой пасти зубы…
— Шеф! — грохочет страшный голос. — Шеф, что с вами…
— …беспокоиться начали, а телефон не отвечает. Не, ну я понимаю — Новый год, тыры-пы-ры, но сердце не на месте. Вот я и решил приехать, проведать. Смотрю — а дома никого нет.
— А как… как ты попал в квартиру? — с трудом ворочая языком, я все же нахожу в себе силы задать этот вопрос.
Дмитрий смотрит на меня по меньшей мере недоуменно, потом с облегчением улыбается, шевеля усами.
— Шеф, ну вы ваще! Вы ж сами мне ключи дали, еще осенью. Так и сказали — на всякий случай.
— А-а-а… прости, забыл. — Я откидываюсь на спинку кресла.
Шипучий напиток, сделанный Дмитрием из двух пакетиков «Терафлю» и горячей воды, уютно греет меня изнутри. Странно — я весь горю, но это снаружи, а внутри меня, оказывается, все последние дни жил ледяной холод, и вот только сейчас он начинает отступать.
Голова проясняется. Мысли, до того похожие на больших сонных рыбин, вяло шевелящихся подо льдом, на самом дне пруда, оживают, становятся подвижными, поблескивая чешуей, скользят туда-сюда.
— Шеф, ну как? — заботливо интересуется Дмитрий.
Я отвечаю ему очень по-русски:
— Ничего, пойдет.
Дмитрий смеется. Я тоже смеюсь.
Мне радостно оттого, что у меня есть на кого положиться. Да, я не хотел обращаться ни к кому из своих сотрудников за помощью, думая соблюсти инкогнито и улизнуть из Москвы. Не хотел, потому что Иннокентий Геннадиевич и его банда имели информацию о том счете, с которого я должен был перевести им деньги. Таких счетов с внешним управлением в нашем банке несколько, их открывали разные люди, и очень подозреваю, что многих из них уже нет в живых. Однако это не повод, чтобы становиться вором. Грабить мертвых так же гнусно, как и живых.
Внедренных агентов называют кротами. В нашем филиале сидит крот русской мафии. Нет, наверное, «русская мафия» — это не совсем верное определение, оно подходит для голливудского фильма, но нелепо звучит, если вы находитесь в России.
Здесь в ходу аббревиатура ОПГ, что расшифровывается как «организованная преступная группировка». Вот такая ОПГ из Новосибирска и заслала в наш филиал крота, а крот накопал информацию. И если я позвоню в офис кому бы то ни было, даже водителю или вот Дмитрию, где гарантия, что крот не узнает об этом и не предпримет каких-то действий? Вдруг у этого крота волчьи зубы и тигриные когти?
Господи, какая ерунда лезет в голову… В любом случае все мои опасения оказались напрасны — Дмитрий приехал сам, и крот ничего не узнал.
Ничего, в Дании я найду время, чтобы вычислить эту сволочь. Надо только выздороветь, прийти в себя…
И для начала вырваться из России!
— Дмитрий, мне нужно ехать, — я делаю вялый жест рукой. — Будь добр, закажи такси.
— Куда?
— В Шереметьево.
— Шеф! — глаза Дмитрия становятся очень большими и круглыми. — Куда вам ехать?! Вам врач нужен, постельный режим и уход.
— Отдых, — киваю я. — Мне очень нужен отдых. Отдых от этого места и улет в Копенгаген. Поторопись. Лечиться я буду там.
— Да я никуда вас не отпущу! — Дмитрий хмурит брови. Это выглядит потешно — большой, толстый мужчина, похожий на персонажа из сказочного кино, изображает брутала.
Я улыбаюсь. Он тоже.
— Ну, остаетесь? Я сейчас чайку заварю, в аптеку сбегаю… А может, вискарика по чуть-чуть?
— Нет, Дима, мне надо ехать.
Я едва ли не первый раз в жизни называю его «маленьким именем» и невольно отмечаю, как он вздрагивает, услышав его.
— Шеф, но вы погубите себя! Я… я просто физически не выпущу вас из квартиры. Вам нельзя!..
— Почему? — Я поднимаюсь из кресла и нависаю над ним. — Я пересек в таком состоянии половину вашей прекрасной страны — что может мне помешать добраться до аэропорта? Ты?
— Я… — Дмитрий растерян и то и дело поглядывает на часы. — Я должен! Мы же друзья, шеф! Вы никакой, вы даже толком стоять не можете, как я вас такого отпущу?
